«Разглядеть красоту»: писатель Снегирев о художнике Модильяни

Разглядеть красоту

Модильяни — общее место, причем давно. В советских квартирах к обоям были пришпилены его ню. Кого ни спросишь о любимом художнике, каждый второй скажет «Модильяни», рестораны в его честь называют, коллекции посуды, тарелки какие-то, кофты. Модильяни — что-то типа «Мастера и Маргариты», только в живописи. Именно поэтому в интеллектуальном сообществе немного неприлично его любить — попса. Но многие интеллектуалы, а чаще те, кто себя к таковым причисляют, гонятся не за смыслом, а за «быть не как все», их задача — жить узким кругом на своей вершине, зато мы, рядовые ценители красоты, довольствуемся доступным, и это доступное часто оказывается самым главным.

Модильяни был баловнем и красавчиком. На любителя, конечно, теперь бы сказали — не мешает подкачаться, но все равно по нему бы сейчас сохли. И в его время сохли. Младший ребенок в семье, хилый, но очаровательный. Близкие его любили и поддерживали. Он много учился и всю свою недолгую (35 лет) жизнь занимался любимым делом. С детства хотел работать с изобразительным искусством, и никто не стал его ломать: «ты должен продолжить папино дело», «учись на юриста», «учись на зубного». Модильяни был воспитан свободным человеком, и это принесло плоды.

Он был хорошо образован, по крайней мере в области гуманитарных знаний. Знал литературу и философию, сообразно эпохе увлекался Ницше, разбирался в истории искусств. У него были хорошие манеры, он не был рвачом. Оказавшись в бедственном положении, помогал другим. В то же время был не прочь выпить, не чурался веществ, запрещенных в Российской Федерации, не признал собственного (вроде бы) сына от Симоны Тиру, невесте своей, экзальтированной рыжеволосой девочке из хорошей семьи Жанне Эбютерн, матери их дочери, велел после его смерти последовать за ним, что она и сделала. Будучи на девятом месяце.

Когда смотришь шедевры парижской живописи конца XIX — начала XX веков, думаешь: «А что тут было непонятного для современников?» В чем, собственно, был затык? Ведь всё это прежде всего невероятно красиво. Однако же в «Олимпию» Мане натурально плевались, Ван Гога считали психом (заслуженно, но картины-то при чем?), один Пикассо ловко вписался. Модильяни работал в начале XX века, когда и арт-дилеры, и публика уже вроде были подготовлены к экспериментам в живописи, но все равно покупали его не слишком охотно. Кстати, той самой максималистке Жанне приписывают следующие слова: «Он (Модильяни) должен умереть, он гений, когда он умрет, все это поймут». С такой женщиной не приходится рассчитывать на заботу и лечение, но и поспорить с ней трудно — всё так и случилось. Уже на похоронах Модильяни, к слову весьма людных, один деловитый маршан начал договариваться о скупке работ усопшего, и работы эти в скором времени взлетели в цене. В наше время цены на редкие попадающие на рынок картины Модильяни исчисляются сотнями миллионом долларов.

Не погружаясь в искусствоведческие исследования про путь Модильяни в искусстве, можно сказать примерно то же, что и про путь любого гения: в процессе работы и неистового творческого поиска не жалел себя, искал самые короткие и главные слова, а найдя их, ушел. Такой алгоритм работает со всеми, разве что скорость горения разная. Происходя из Италии, страны великого искусства, Модильяни смог отстроиться от ее наследия. Да, влияние другого мегапопсового, но от того не менее прекрасного гения Боттичелли ощущается в его работах, но что с того — сам Боттичелли испытывал влияния. Скажете, Модильяни во многом сформировало африканское искусство. Верно, но и его он смог переосмыслить и в хорошем смысле присвоить. Можно даже традиции русской иконы разглядеть в его удлиненных формах. Видимо, Ахматова навеяла.

Искусствоведческая информация — всегда хорошо, но какие выводы? Например, такой: не важно, чем мы занимаемся, не важно, какого масштаба идеи нас посещают, важно не уставать искать путь к самому себе. Искать правильные, единственно верные, только наши слова, искать только наши занятия, искать и находить. Многие из нас прекрасно знают, что любят, о чем мечтают, кем и с кем себя видят, но редкие осмеливаются признаться себе: «Да, я этого хочу», — а потом взяться за осуществление. Понятное дело, страшно. Страшно быть собой, потому что быть собой — это быть единственным, а у единственного всегда проблемы с поддержкой, с союзниками, единственный заметен, а значит, уязвим. Мы часто слышим, что мы такие особенные и неповторимые. Это не так. Мы мало отличимы друг от друга и по большей части не представляем ни особого интереса, ни особой ценности, и не потому, что кто-то Модильяни, а кто-то рядовой сотрудник маркетплейса, а потому, что мы сами себя нивелируем, сами отказываемся от себя.

Еще, конечно, среда. Важность среды на примере нашего героя видна очень хорошо. Если тебя любят и поддерживают, если твоя семья — твои союзники, шансы прожить интересную жизнь увеличиваются. На это можно справедливо возразить: мол, скольких подонков породили заботливые мамаши. Так и есть, фактор судьбы никто не отменял, но всё же ребенок, с которым, что называется, занимаются, имеет больше шансов вырасти гением, чем бестолочью. Неизвестно, правда, что лучше, а потому перейдем к следующему пункту — талант. Не будь у Модильяни таланта, никакая материнская забота, никакая дядина финансовая помощь, ухищрения его учителя Гильермо Микеле, романы с Беатрис Хастингс и Анной Андреевной, никакие употребления и злоупотребления не принесли бы результатов. Всё это может легко запутать, неофиты наивно полагают, что, повторяя путь великих, можно разгадать тайну гениальности. Это не так. Ни алкоголь, ни секс, ни тем более образование сами по себе ни к чему нас не приближают. Более того, они не являются целью — это только повод снять напряжение, отвести молнии, которые постоянно бьют в гения.

Среда важна не только в детстве. С одной стороны, гении не сбиваются в стадо, с другой — существование на протяжении десятков лет особой питательной микрофлоры именно в Париже привело к тому, что за одним столом сидела половина списка гениев XX века. Со стороны все они представляли собой настоящий сброд: бродяги, бомжи, опустившиеся алкаши. А кем они были на самом деле? Людьми, создавшими нашу цивилизацию. Именно они породили визуальные концепции, которые нас повсюду окружают, они задали стиль. Они были первыми рок-стар, Модильяни был первым рок-стар, когда никакого рока еще не было. Они жили быстро и умирали молодыми, свет их горения светит нам до сих пор, и никаких предпосылок для его потухания не предвидится.

К чему весь этот пафос? К тому, что, помимо важности обретения себя, важно еще не проглядеть красоту. Ни в людях, ни в искусстве, ни в рутине. Что такое портреты работы Модильяни? Обычные люди, не всегда одетые, не всегда ухоженные, не всегда симпатичные. Но как всё это красиво! Почему? Модильяни умел разглядеть красоту и нам помогает разглядеть. Почему это важно? Потому что красота дарит счастье и свободу.

Главное фото: Реставратор изучает состояние картины «Jeune fille rousse» художника Амедео Модильяни / Laura Lezza / Getty Images