«Герань — некрасиво, «Баленсиага» — красиво» — Александр Снегирёв об оптике красоты

Меня часто спрашивают, почему я стал писателем.

Типичный вопрос. Долгое время я что-то мычал и мямлил, что-то неопределенное: вот, мол, как-то случайно получилось, то записал, это записал, а потом однажды проснулся и чувствую — писатель. Отчасти так и было, но по ходу этих вполне искренних, но туманных рассуждений я сам для себя в итоге все-таки на этот вопрос ответил. Все просто: я стал писателем, потому что повсюду много красоты, ее хочется переживать, ею хочется делиться.

Мне можно возразить: красоты не так уж и много, красоту берегут, вносят в охранные списки, консервируют в музеях, запирают в банковских ячейках и дубайских апартаментах. И да, и нет. Перечисленная красота, конечно, красота, но и остальное тоже красота. Однажды мы с компанией оказались проездом в городке Вязники Владимирской области, среди нас была специалистка по достопримечательностям, но точных координат не знала, и мы спросили прохожего: «Дяденька, где у вас тут достопримечательности?» Дяденька задумался и говорит: нет у нас никаких достопримечательностей, сплошные развалюхи, разве что на Клязьму можно посмотреть с высокого берега.

Все просто: я стал писателем, потому что повсюду много красоты, ее хочется переживать, ею хочется делиться

Простой поиск без труда сообщит вам, что в Вязниках немало симпатичных старинных домов, среди которых попадаются просто фантастические. Деревянные дачи (дачи купца Татаринцева и фабриканта Крутышева) начала ХХ века — как в кино, мрачная русская деревенская готика, которой упадок только добавляет живописности. Дяденька, которого мы спросили, не считает это старье чем-то примечательным по совокупности причин, которая в той или иной степени свойственна каждому из нас.

В восприятии красоты мы обычно опираемся на факторы внешнего влияния: мы часто путаем красоту с благопристойностью, с опрятностью, с благополучием, с приемлемостью. Можно долго перечислять факторы, которые мы ассоциируем с красотой, но все они приведут к мнению социума. Принимая мгновенное решение, красив ли предмет, или нет, красив ли человек, красиво ли явление, мы, сами того не замечая, соотносимся с часто умозрительным, усредненным мнением большинства. Что подумают люди, примут ли меня с такой «красотой», не осудят ли, не сочтут ли ненормальным, не лишат ли премии, не наживу ли я врагов, не превращусь ли в изгоя?

Результатом становятся цензы, ранжирующие весь окружающий мир на красивое и некрасивое. Тюль на окнах, сайдинг на стенах, ковер на полу — красиво. Старые бревна, крашеный пол, окна не зашторены — некрасиво. Герань — некрасиво, «Баленсиага» — красиво. Или наоборот. И так бесконечно. Все бы ничего, но споры вокруг «красиво — некрасиво» иногда приводят к неприятностям. Люди, осмеливающиеся одеваться не как все, выглядеть не как все, вести образ жизни не как у всех, то и дело становятся объектами агрессии. Сначала на них косо смотрят, потом начинают приписывать немыслимые пороки, опасность для общества и т. п., не успел оглянуться — и ты уже на эшафоте. Почему?

Результатом становятся цензы, ранжирующие весь окружающий мир на красивое и некрасивое

К сожалению, надо признать: красота иногда нас раздражает. Чем? Смелостью. Мы сами себе не отдаем отчет, что ненавидим тех, кто осмелился, в то время как мы струсили. Красота всегда бросается в глаза и совсем не обязательно глянцевым блеском. Нам проще жить без красоты, проще ее купировать, усреднить, нивелировать под нечто среднее. Чтобы ничто не выбивалось и не раздражало, чтобы ничто не становилось поводом для раздора. Красота — это единственная женщина на корабле, полном головорезов.

Но если так, если красота столь сильно бросается в глаза, почему тот дядя в Вязниках не нашелся что ответить, почему он не смог посоветовать ни одного из множества интересных домиков, каждый из которых подходит под обыкновенное понятие достопримечательности? Получается, эти домики незаметны, серы, скучны? Вовсе нет. Пускай домики и в упадке, но это не делает их уродливыми, скорее напротив — как написано выше.

Здесь мы подходим к вопросу оптики. Жизнь, если подумать, одна сплошная картинка с оптическим ребусом «Здесь изображены три зайца, найди их». И ты смотришь во все глаза, видишь деревья, лыжников, домик, облака, а зайцев не видишь. А потом вдруг очертания вырисовываются — один, второй, зайцы обнаружены! Или не обнаружены, и нужна подсказка.

Красота — это единственная женщина на корабле, полном головорезов

Да, красота — заметная штука, да, смелая, но при всем при этом мы часто ее не видим. Вязниковский прохожий, возможно, всю жизнь смотрит на восхитившие меня домики и видеть их уже не может, для него вся эта натуральная древесина и дореволюционная, пускай добротная, но облезлая кирпичная кладка давно поперек горла. Его можно понять, но сути это не меняет. Взгляд моего вязниковского собеседника не отменяет того, что его городок наполнен зайцами, которых он не замечает своим замыленным глазом и, очень может быть, страдает из-за того, что вокруг «некрасиво». Предположу, что и упомянутый вид на Клязьму ему тоже надоел, но он его назвал по привычке. Может, целовался когда-то на смотровой площадке, или фотографировался с классом, или выпивал. И запомнил. Принято считать: смотровая — это круто. Здесь мы возвращаемся к теме общественного одобрения. Похвалить смотровую безопасно, никто не сочтет тебя фриком. К слову, вид с той смотровой на самом деле сногсшибательный.

В 1917 году на Земле произошли не только сразу две русские революции, но и еще как минимум одна. Марсель Дюшан выставил объект «Фонтан», представляющий собой обыкновенный фаянсовый писсуар. Не будем сейчас пускаться в искусствоведческие споры, сосредоточимся на философской трактовке. Положив своей акцией начало целому направлению редимейд, Дюшан обратил внимание человечества (учитывая популярность объекта, мы смело можем говорить именно о человечестве) на красоту не просто обыденного предмета, а предмета, выполняющего как бы низменную, утилитарную функцию, связанную с физиологией, которую не принято афишировать. Дюшан предлагает вглядеться не только в линии, пропорции и логику конкретного писсуара, он предлагает задуматься над сутью и красотой рутинных вещей, которые, как те особняки в Вязниках или зайцы на картинках-ребусах, остаются за пределами нашего зрения в силу своей рутинности.

Заслуга художников в деле выявления красоты огромна. В 1974 году московский художник Борис Турецкий сделал так называемую вещевую картину: к фанерному квадрату он прикрепил проволокой шестнадцать разнокалиберных консервных банок. Банки были вскрыты, опустошены и помыты. Сейчас этот предмет искусства находится в Третьяковке. Воздержимся от иронии и фразочки «и я так могу». Лучше поблагодарим художника за то, что он нам показал: пустая консервная банка — это красиво. Шестнадцать банок, расположенных квадратом, создают ритм и странную логику, порождающую и размышления, и философию. Мусор можно превратить в искусство. Мы выбрасываем потенциальную красоту.

По поводу «и я так могу» все-таки скажу: не можем. Выше я написал про смелость — в случае и с Дюшаном, и с Турецким вопрос смелости краеугольный. Каждый из нас иногда хоть миг любовался блеском консервной банки, их рядами и пирамидами в магазинах, ритмом, который они образуют. Не отдавая себе отчета, но любовался. И только Борис Турецкий увидел в этом концепт и осмелился его реализовать. Знаменитые супы Уорхола уже существовали, но сути это не меняет — красота повсюду, надо ее только разглядеть.

Мусор можно превратить в искусство. Мы выбрасываем потенциальную красоту

На днях ехал по узкой дороге за «КАМАЗом», «КАМАЗ» полз медленно, обогнать не получалось. Мне хотелось поскорее примчаться во дворец, который был целью путешествия, я злился. После очередной неудачной попытки обогнать «КАМАЗ» я случайно посмотрел в сторону и удивился пейзажу. И справа, и слева от дороги простирались зеленые холмы, цветущие деревья, распаханные поля. Посмеявшись над собой, я оставил суету, принялся любоваться и даже немного расстроился, когда «КАМАЗ» свернул, сзади погудели и мне пришлось прибавить скорость.
Плетясь за «КАМАЗом», я понял простую вещь: путь может быть ничуть не менее важен, чем цель. Иногда путь даже важнее цели. Важно только поддерживать персональную оптику в живом, пластичном состоянии, чтобы видеть не только то, что принято видеть, чтобы не проглядеть самое важное.