6 книг, чтобы взглянуть на мир шире

Саша Соколов «Школа для дураков»

«Ардис», Анн-Арбор, 1976

Русскую литературу XX века обычно делят на три ветви — эмигрантскую, официальную и неподцензурную. Напрашивается еще один способ классификации — на ту, что работает с социологическими обобщениями (и неважно, где жил и какой политической позиции придерживался автор), и ту, что пестует индивидуальную оптику. Один из лидеров второй группы — Саша Соколов, сын советского дипломата-шпиона, журналист, егерь и (необычайная редкость) автор романа, растрогавшего Набокова. Его дебют «Школа для дураков» — это своего рода уитменовская «Песнь о себе», положенная в прозу, гимн всему частному, а потому уникальному. Рассказчика можно описать как аутсайдера: 30-летний мужчина, страдающий диссоциативным расстройством и утративший чувство времени. А можно как поэта, взирающего на, в общем, довольно недружелюбный и жестокий мир с добротой и жалостью. Магия соколовской книги (как и всякой большой литературы) — в ее заразительности: этот маргинальный и вместе с тем визионерский, полный невероятных ассоциаций взгляд на мир очень хочется если не присвоить, то хотя бы на время одолжить. Примерить, как волшебные очки, превращающие обыденное — например, дачный отдых в ближнем Подмосковье — во что-то остро-исключительное, что-то неизбывное, что-то вечное.

Роберт Пёрсиг «Дзен и искусство ухода за мотоциклом»

АСТ, 2012. Перевод Максима Немцова

Четыре года мучительной (писал с двух ночи до шести утра) работы, 121 отказ от издателей и в конечном счете репутация одной из самых влиятельных поп-философских работ столетия. Публикация и коммерческий успех «Дзена» — романа-трактата о том, как жить в современном мире; нечто близкое скорее к Ральфу Уолдо Эмерсону, чем к Марку Мэнсону, — само по себе чудо. Эта книга предложила читателю свежую точку сборки, непохожую на репертуар битников и хиппи, перепахала целое поколение — и, отдельно, Виктора Пелевина. Рискнем предположить, что как раз благодаря автору «Чапаева», который поставил «Дзен» на первое место среди лучших книг XX века (второе — тоже у Пёрсига, за «Лайлу»), этим писателем заинтересовались российские издательства. Духовно-интеллектуальный потенциал «Дзена» не растрачен и через 50 лет после публикации: и потому, что проблема технологий, волновавшая Пёрсига, за эти годы только обострилась, и потому, что это в первую очередь хорошая проза на еще одну неисчерпаемую тему — взаимоотношения отцов и сыновей.

Крис Хэдфилд «Руководство астронавта по жизни на Земле»

«Альпина нон-фикшн», 2015. Перевод с английского Дмитрия Лазарева

Канадский астронавт Крис Хэдфилд — один из самых обаятельных популяризаторов науки. Для одних он человек, сыгравший в невесомости Space Oddity. Для других — автор захватывающего триллера о космической гонке между США и СССР «Орбита смерти». Но настоящую славу ему принесло «Руководство астронавта по жизни на Земле» — что-то среднее между мемуарами и селф-хелп-пособием. История Хэдфилда во многом типична для поколения, родившегося в начале 1960-х: в девять лет он увидел по телевизору высадку на Луну и решил стать космонавтом — не на словах, а на деле. При этом его не прельщали лавры летчика-испытателя; скорее, Хэдфилду было интересно понять, как устроен шаттл изнутри и как обеспечить его безопасность в космосе. В отсутствии всякой рисовки, дешевого ковбойства, желания пойти на риск ради риска, пожалуй, и заключается притягательность этой книги. По Хэдфилду, наша жизнь и без того слишком непредсказуема, чтобы мы могли позволить себе рассеянность или ухарство. И слишком коротка, чтобы разменивать мечту на компромисс. Видимо, именно такой дисциплине тела и духа и можно научиться, проведя 4 тыс. часов на орбите.

Александр Эткинд «Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить XX век»

«Время», 2015

Трудно сказать, можно ли считать эту судьбу удачной, а биографию — состоявшейся. С одной стороны, посол США в СССР Уильям Буллит, безусловно, попал в историю мировой политики и литературы (по широко распространенному убеждению, с него Булгаков писал Воланда, а бал у Сатаны вдохновлен вечеринками в посольстве в Спасо-Хаусе). Ученики Буллита — например, один из главных советологов Джордж Кеннан — определили модус и стиль американской дипломатии на долгие годы вперед. И конечно, это была необычайно насыщенная, праздничная жизнь, вместившая совместную книгу с Фрейдом, экстравагантные романтические похождения и рандеву с самыми влиятельными людьми эпохи. Вместе с тем проекты Буллита, как правило, игнорировались начальством, и всё его философско-политическое визионерство как будто так ни к чему и не привело. Но время нелинейно, и причинно-следственные связи далеко не единственный способ организации событий в мировой истории. Буллит, описанный историком и культурологом Александром Эткиндом («Хлыст», «Внутренняя колонизация»), остается манящей альтернативой, а его нереализованные идеи — чем-то вроде фонда, из которого при желании можно черпать вдохновение для разнообразных импровизаций. Обязательное чтение для всех, кто подзаряжается от «Дипломатки», «Карточного домика» и других сериалов про власть слов.

Джулиан Барнс «Элизабет Финч»

«Иностранка», «Азбука-Аттикус», 2022. Перевод с английского Елены Петровой

Джулиан Барнс — один из самых разносторонних авторов наших дней, который постоянно находится в поисках новой формы: постмодернистский метароман («Попугай Флобера»), философский автофикшен («Нечего бояться»), сравнительная культурология («Портрет мужчины в красном»). При этом он совершенный, так сказать, монотеист в том, что касается магистральной темы: все эти годы Барнс пишет о невозможности сказать о ком бы то ни было последней правды. Сюжет его самого свежего романа строится вокруг попытки великовозрастного студента написать биографию своей загадочной преподавательницы, которая в свое время радикально изменила его представления об истории, цивилизации и религии. Критики обнаружили прототип главной героини в британском искусствоведе Аните Брукнер, близко дружившей с Барнсом, но это не так уж и важно. У писателя в этот раз не получился увлекательный роман-пазл вроде «Предчувствия конца», но ему удалось создать убедительный образ скептика-оригинала, который не боится высказывать непопулярные мнения, провоцировать, в конечном счете — заставляет думать самостоятельно о том, что давно принимают на веру.

Бенхамин Лабатут «Когда мы перестали понимать мир»

«Ад Маргинем Пресс», 2022. Перевод с испанского Полины Казанковой

XX столетие было веком грандиозных, сокрушительных научных открытий. Часть из них опробовали на поле боя, где смелые гипотезы доказали свою чудовищную летальность; другая чуть не свела с ума своих создателей и тех, кто смог разобраться в их формулах. Книга Лабатута — не столько роман-предупреждение (оба слова, описывающие это странное, яростное сочинение, следует взять в кавычки) о последствиях безудержных экспериментов с ядами, числами и атомами, сколько честная констатация безнадежности докопаться до «сердца сердца» науки. Безнадежности — но все-таки не бессмысленности: прозрения Шварцшильда, Гротендика, Шредингера как раз ценны своей попыткой прорваться за пределы постигаемого, дать закон и смысл тому, что не подчиняется никакой привычной логике. Теория относительности навсегда разрушила стройный мир, который мы знали. Герои Лабатута бесстрашно работают с инфляцией прежних представлений о реальности, а их болезненный, как правило, опыт свидетельствует, что заметным научным прорывам сопутствуют огромный стресс, тревога и только что не визионерские эпифании. Нечаянный, но в общем обязательный компаньон нолановского «Оппенгеймера» — еще одного замечательного произведения о том, когда мы перестали понимать мир (и чуть его не уничтожили).